Рассказы

Носки

 

Из-за резко прозвучавшего в тишине девичьего смеха сидящая на высоком бордюре Рамзия встрепенулась, словно очнувшись от дрёмы. Носки чуть не выпали из её рук.

Тёплая в этом году зима в Алматы. Уже январь, а снега так и нет. Температура плюсовая, но солнечные лучи всё равно не могли пробиться сквозь серую пелену облаков. Погода соответствовала посленовогоднему полусонному состоянию города. Улицы выглядели настолько одинокими, что даже голуби не собирались стаями, а сновали поодаль друг от друга, колупая время от времени клювом мёрзлую землю на голых газонах. Тишину нарушал лишь шум редких машин и пустых автобусов, и даже негромкая беседа отдельных прохожих звучала отчётливо.

— Носки берите, хорошие, недорого, пятьсот тенге за пару, — обращалась к редким прохожим Рамзия.

Девушка в короткой норковой шубке, откинув рукой в кожаной перчатке кудрявую прядь длинных волос, бросила быстрый взгляд на Рамзию, брезгливо скривив ярко-красные пухлые губы. Она потянула спутника за руку, ускоряя шаг в желании побыстрее уйти от жалкой старухи. Парень в модной куртке растерянно посмотрел на Рамзию и виновато промямлил:

— Простите, но мне не нужны носки.

Рамзия равнодушно взглянула на него и сразу же повернула голову в поиске других возможных покупателей. Бизнес у неё незатейливый: берёт на большой барахолке носки оптом по двести тенге за пару и потом продаёт за пятьсот. Семь лет назад брала на барахолке по семьдесят тенге, продавала по двести пятьдесят. Навар неплохой, но продавать сложно стало. На первых порах носки разлетались, как пирожки, многих привлекала цена. Вскоре спрос упал.

— Качество фиговое у твоих носков, рвутся через день, — объяснил муж Берик, первый испытавший их качество. Однако, несмотря на низкую оценку, носки носить продолжал.

С Бериком она познакомилась в восемьдесят шестом, когда после занятий в мединституте подрабатывала санитаркой в Военном госпитале. Он тогда восстанавливался после ранений, полученных от осколка мины в Афганистане. К Новому году его должны были выписать, и Берик обсуждал с ней дату и место встречи. За год службы в Афганистане и три месяца в госпитале Берик истосковался по обычной прогулке по городу, пусть даже на общественном транспорте: долго ходить с раненой ногой он всё равно не мог.

Но семнадцатого декабря Рамзия сама оказалась на больничной койке в госпитале. В этот день была её смена, в городе уже вторые сутки было неспокойно, толпы людей, возмущённые сменой Кунаева на назначенного из Москвы Колбина, потоком шли к Новой площади, а госпиталь находился как раз рядом. Она уже подходила к месту работы, когда увидела свою двоюродную сестру Хадишу. Двое милиционеров тащили её к уазику, переполненному девушками и парнями. Хадиша так яростно сопротивлялась, что один из милиционеров дал ей подзатыльник, из-за чего вязанный берет девушки упал на асфальт. Рамзия подбежала, подняла берет и со слезами бросилась к милиционеру, повиснув на его руке. Тот отпустил Хадишу, и она сразу же убежала, но вместо неё он больно схватил Рамзию за волосы и потащил к уазику. Ему на помощь подоспел второй милиционер. Рамзия яростно старалась вырываться из их рук и кричала: «Отпустите, отпустите, это ошибка, я в госпитале работаю!» Один из них с силой ударил её по лицу, и Рамзия потеряла сознание. Решив с ней больше не возиться, они сбросили её в арык. Рамзия очнулась уже в госпитале: её нашёл врач возле ворот, куда она всё-таки добралась.

Полученная травма головы оказалась довольно серьёзной, и Рамзие пришлось уйти из медицинского. Она вышла замуж за Берика, родила сына Данияра. Берику дали квартиру как ветерану войны — полуторку в хрущёвке, недалеко от площади. Позже Рамзия окончила медучилище и продолжила работать в госпитале. Тогда она была по-настоящему счастлива: у неё была семья, дом, работа. Госпиталь восемь лет назад перенесли на окраину города, штат сократили, и Рамзия, лишившись работы, стала торговать носками. Данияр выбрал судьбу пограничника и теперь ездил из одной части в другую. Жена у него хорошая, только сторонилась Рамзии, не очень хотела общаться и внуков не привозила. Берик умер два года назад, не дожив пару месяцев до шестидесяти.

Заметная оживлённость на улицах отвлекла её от воспоминаний прошлого. Увидев, что людей стало больше, Рамзия встала и, вытянув руку с носками вперёд, начала бодро предлагать товар прохожим. Носки продать так и не удалось, и стоять уже стало холодно.

Ноги, обутые в зимние бутсы, окоченели. Рамзия сунула носки в сумку, подтянула замок коричневой куртки до подбородка, натянула вязаную шапку пониже на лоб и поплелась домой, где её ждали остатки еды с праздничного стола, заботливо упакованные Хадишой.

 

***

 

В воздухе громыхнуло три раза. «Салют, что ли? Новый год уже прошёл», — спросонья подумала Рамзия. Но грохот не прекращался. Снова уснуть уже не получилось. Рамзия встала, сунула ноги в тапки и подошла к окну. «Может, мальчишки петарды опять взрывают», — подумала она, выглянув наружу. Двор был пуст. Рамзия двинулась к балкону, выходящему на проезжую улицу. По пути взглянула на часы: пятнадцать минут четвёртого утра.

— Сегодня же четвёртое января, какие могут быть ещё салюты и петарды, — ворчливо произнесла она вслух и, накинув халат, вышла на балкон покричать на балующихся подростков.

По проезжей части дороги ходили какие-то мужчины, опасливо поглядывая по сторонам. Через несколько минут с нижней части улицы послышался нарастающий, по мере приближения, шум шагов и голосов. Что хотели люди, было не понятно, они просто шли, кто-то что-то говорил, кто-то кричал: «Шал кет!», кто-то громко пел, слова понять было сложно, всё объединилось в один человеческий гул. В верхней части улицы зазвучали взрывы, сопровождаемые вспышками и дымом, и Рамзия увидела вооружённых военных в касках и камуфляжной форме, двигающихся плотной колонной на кричащую и в панике разбегающуюся толпу людей.

Над головой, этажом выше, Рамзия услышала шёпот:

— Что творится, Коля, какой кошмар!

— Да, страшно…

— Коля, может, война?

— Пойдём в дом, утром узнаем, в чём дело.

Смотреть на происходящее было жутко, и Рамзия тоже вернулась в квартиру; на душе стало тревожно: может, действительно война? Она схватила сотовый, чтобы позвонить Хадише, но, посмотрев на часы, передумала. Сестра жила в третьем микрорайоне, спальном тихом районе, зачем беспокоить человека так рано. Рамзия вернулась в спальню и в халате улеглась в постель. Взрывы гранат были громкими, но уже более редкими, и Рамзия уснула.

Она проснулась в семь утра — звонил Данияр. Сын в общих чертах объяснил:

— Мама, сейчас по стране серия протестов, обстановка напряжённая. Везде стреляют. На улицу не выходи, оставайся, пожалуйста, дома. Я тебе денег на карту выслал.

Рамзия встала, умылась, почистила зубы и начала готовить завтрак. Вот незадача — хлеб и молоко вчера забыла купить. «Может, позже во двор спущусь, куплю всё».

Ближе к девяти утра она включила телевизор, прошлась по каналам — вещания не было. Хотела посмотреть сериал на телефоне, но вай-фая не было, хотя значок в углу показывал хорошую связь. Рамзия взяла книгу Чингиза Айтматова «И дольше века длится день», которую начала читать ещё год назад. Непростая и грустная книга, поэтому Рамзия читать её не спешила. А тут день такой длинный выдался, что её потянуло к ней. Она начала читать сначала. Её всегда трогала часть с лисой, бродившей вдоль железнодорожного полотна. Лиса как будто напоминала ей какого-то знакомого человека, и от этого было ещё грустнее.

Cестра позвонила на городской, оказалось, что интернета ни у кого нет.

— Что творится, посмотри! Как будто на тридцать лет назад вернулись. Вот как Желтоксан вспоминаем, только проблемы сейчас другие. Вроде и страна наша богатая, а мы-то все бедные.

Хадиша, как и в молодости, любила поговорить на политические темы. Рамзия даже удивилась, почему сестра дома сидит.

Ближе к вечеру Рамзия спустилась в магазин во дворе, чтобы купить хлеб и молоко. Магазин был практически пуст, но к прилавку всё же выстроилась очередь. Люди покупали всё подряд, разбирали вино, водку, коньяк, пиво. Хлеба и молока в магазине не было. Идти в другой магазин Рамзия не решилась: уж очень громко звучали взрывы и автоматная очередь. В воздухе стоял запах жжённой резины.

 

***

 

Уснула Рамзия под непрестанный грохот гранат и выстрелов. Утром пятого января она проснулась под тот же звук взрывов и подумала: а ведь есть страны, где выросли целые поколения людей под грохот войны. Ей стало тоскливо и одиноко: неужели и нашу страну ждёт такое? 

Вскоре, одевшись и захватив носки, она двинулась в магазин на другой стороне улицы посреди большого жилого комплекса. На обочине дороги стоял обожжённый корпус машины скорой помощи, узнать которую можно было по лежащему недалеко покорёженному бамперу с красным крестом посередине. Деньги, присланные сыном, снять тоже не удалось: отделение банка смотрело на всех обгоревшей, зияющей чёрной дырой, заменившей двери и окна, раскуроченный банкомат валялся на земле.

Возле магазина на улице выстроилась большая очередь, и Рамзия встала в конце её. Но уже через пять минут очередь позади опять выросла. Люди перешёптывались друг с другом, обсуждая события последних дней.

— Этот магазин уже три дня закрыт. Сказали, что в одиннадцать откроют. Хоть муки куплю, хлеб испеку.

— У нас чай закончился и молока нет. Говорят, заводы не работают. Возле нас везде продуктов нет. Сколько это продлится?!

— Выстрелы не затихают. Президент к ОДКБ обратился, военные уже в городе, говорят.

— А что ему ещё делать оставалось, везде предатели.

— Слышала, Семья на пяти самолетах вылетела ещё третьего. Будто знали уже обо всём.

— Конечно, знали, мы для них мусор.

— Живём, как на фронте. Постоянно стреляют. У Шолпан из восемьдесят второй квартиры сына двое суток нет. И телефон не берёт. Она уже извелась совсем.

Дверь магазина открылась ровно в одиннадцать, и толпа ринулась внутрь. Рамзия заскочила почти последней, магазин наполнился до отказа, и дверь закрыли. Следующую партию покупателей обещали пустить позднее. В магазине было гораздо теплее, чем на улице, и через некоторое время стало даже жарко. Люди выстроились в очередь и двигались вдоль полок, заполняя продуктами металлические корзинки.

— Оплату картой не принимаем, терминал не работает. Только наличные, — громко прокричала кассир. 

В кармане оставалась тысяча тенге, на хлеб и молоко, конечно, хватит, но на другое уже нет. Разбирались товары с полок очень быстро, покупатели хватали всё подряд, но Рамзие удалось взять муки и молока в тетрапакете. Она двигалась равномерно с очередью к кассе. Поравнявшись с холодильниками для напитков и взглянув на бутылки с пивом, Рамзия вдруг поняла, как сильно ей хотелось выпить холодного пива. Carlsberg стоял в холодильнике, и по пузатой зелёной стенке бутылки, словно пот, стекала каплями вода. Рамзия оглянулась вокруг. На неё никто не смотрел, все старались затариться продуктами. Рамзия быстро, но с осторожностью, спрятала две бутылки пива в сумку под грудой носков и двинулась дальше по движению очереди.

Подходя ближе к кассе, Рамзия почувствовала сильный жар. Пот градом катился со лба. Она утёрлась концом шарфа, свисающего с шеи. Ей показалось, что женщина за кассой как-то подозрительно на неё смотрит. Вскоре кассир подала знак своей напарнице. Они пошептались, глядя на Рамзию. Дальше всё шло как в замедленной съёмке. Рамзия еле-еле передвигалась в очереди, между ней и впереди стоящими образовалось пространство, спина её стала мокрой от пота, даже стоявший позади мужчина слегка подтолкнул её, поощряя ускориться. Напарница кассирши с трудом протиснулась сквозь толпу и коснулась плеча Рамзии.

— Женщина, с вами всё хорошо? Вы очень бледная. Может, скорую вызвать?

— Всё хорошо, — выдохнула Рамзия, — душно просто.

— Уважаемые, давайте отпустим женщину вне очереди, она себя неважно чувствует! — громко закричала продавец.

Очередь расступилась, пропуская Рамзию к кассе. Она расплатилась за муку и молоко и выскочила на улицу. Сердце стучало так, что его звук отдавался в висках. Рамзия нашла скамейку и села, тяжело дыша. Кудай-ай-яй, стыд то какой! Зачем ей это пиво?! Она его даже и не пьёт. Берик его любил, а она лишь немного вина по праздникам себе позволяла. И люди к ней так по-доброму отнеслись: вне очереди пропустили. 

«Ну, хватит корить себя, — сказала она мысленно, — вот заработают банкоматы, сразу верну деньги в магазин. Скажу — забыла заплатить».

Посидев ещё немного, Рамзия отправилась домой. Она уже почти пришла, когда увидела, как двое парней в тёмных куртках и вязаных шапках жестоко пинают военного, лежащего на земле. Приблизившись, Рамзия разглядела, что военный — молоденький мальчишка, на вид лет восемнадцати, не больше. Голова его была не покрыта, и он обхватил её руками, защищаясь от ударов, глаза были крепко зажмурены, по лицу тонкой струйкой текла кровь. Услышав приближающиеся шаги, военный открыл глаза и посмотрел на Рамзию. В его взгляде смешался страх, обида и отчаяние.

С минуту Рамзия стояла, не зная, как помочь мальчишке.

— Вам носки нужны? Хорошие, размер сорок два-сорок четыре, — вдруг сказала она, привычно вытягивая руку с носками вперёд.

Избивавшие военного парни остановились и повернулись к ней, удивлённо глядя на руку с вытянутыми носками.

— А в сумке что, мать? — спросил тот, что постарше, одновременно схватив сумку за ручки и потянув её к себе.

Рамзия без сопротивления отдала сумку, поглядывая через плечи парней на лежащего на земле мальчишку-военного. Тот, поняв, что побои неожиданно прекратились, поднялся и, спотыкаясь, побежал во двор рядом стоящего дома. Те двое стали шарить в сумке, запихивая носки себе в карманы. Найдя пиво, грабители страшно обрадовались. Забрав добычу, они бросили пустую сумку на землю и ушли вниз по улице.

Рамзия подняла её. Впервые за много лет она возвращалась домой без носков, повесив на плечо лёгкую сумку.

 

 

Счастливый брак

 

— Пей, пей чай, пока не остыл. Это не какой-то крашенный, гранулированный, разбодяженный всяким мусором, это настоящий индийский чай. Я и молоко подогрела: чай нужно пить горячим, — поощряет меня тётя Сара. В чае она толк знает, и покупает его в специальном месте в городе.

— Там чай настоящий продают и цены не завышают, и автобусная остановка рядом, — любит повторять тётя Сара.

Стол, как всегда, изобилует всякими вкусняшками: здесь и казы, и плов, выложенный на блюдо, и горячие баурсаки, и орехи, и ваза со свежими фруктами, — короче, всё, что душе угодно. Тётю Сару вижу редко, может, раз в два-три года, всё из-за того, что она живёт в другом городе. Но хлебосольством с ней никто не сравнится. 

— А это чьи? — киваю я на китайские клетчатые сумки в углу кухни.

— Это Жумагуль оставила. Уже месяца три стоят, всё никак забрать не может.

Немного помолчав и загадочно сощурившись, тётя Сара вдруг сообщает:

— А знаешь, каждый последующий брак у Жумагуль всё счастливее и счастливее.

От такого неожиданного заявления я удивлённо таращусь на тётю, на время забыв о еде.

— Шутите?! Жумагуль замуж вышла? Ей же уже шестьдесят семь.

— Ну и что, она же холостая. Причём здесь возраст?

Жумагуль — племянница тёти Сары. Последний раз я её видела лет восемь назад на похоронах мужа тёти Сары. Она выглядела как обычная женщина из аула: в платке, в просторном платье (сейчас бы это называлось «в стиле бохо») и национальном сертеке[1], загорелая, с характерной пигментацией на круглых щеках, без косметики. Тогда её внешность меня сильно удивила; сама Жумагуль родом из Семипалатинска, окончила Алматинский пединститут. Тётя Сара, с которой она очень близка, всегда старалась выглядеть современной, невзирая на свои семьдесят с лишним. То же самое тётя Сара требовала от своих дочерей, снох и других женщин, окружавших её. И Жумагуль раньше всегда выглядела современно: химическая завивка, маникюр, ярко-красные губы. Но потом, увидев рядом с ней седовласого мужчину в тюбетейке, я вспомнила, что Жумагуль замужем за бывшим председателем совхоза и живёт с ним в большом доме в этом же селе.

— Алтынбек же помер лет пять назад. Всего неделю до семидесятипятилетния не дожил. Иманды болсын! Он Жумагуль на десять лет старше был.

— А что, она с ним несчастлива была?

—  Ну-у как тебе сказать? Старик, как сошёлся с ней, всё ворчал да ругался. То одно не так, то другое, и так без конца. Жумагуль даже уши стала берушами затыкать, — тётя Сара вдруг громко смеётся, что-то вспомнив. — С берушами однажды смешная история случилась. Алтынбек начал её ругать в очередной раз, а она молчит, он по столу как стукнет кулаком! Жумагуль от неожиданности подскочила, одна беруша и выпала. Он от удивления даже рот открыл, потом опять ругаться начал, что она его не слушала никогда. Тут и Жумагуль взорвалась: «Что мне, — говорит, — тебя слушать?! Ты за год нашей совместной жизни слова доброго не сказал! Уйду от тебя!». Тут Алтынбека как подменили: и добрым, и покладистым, и внимательным стал. Да только счастье недолго продлилось: через два года его не стало. Дети Алтынбека оформили дом в собственность Жумагуль. Однако содержать такую громадину на зарплату сельской учительницы тяжело было, особенно зимой. А зимы в наших краях длинные. Поначалу Жумагуль старалась только в одной комнате жить и её отапливать. Но потом и работу потеряла. Пенсионеров не особо держат. Да и в школе детей почти не было. Молодым учителям нагрузки не хватало. Жумагуль еле-еле дом за гроши продала и к дочери в Семей подалась.

— Почему Жумагуль с дочерью не живёт? Айгуль вроде славная девушка.

— Да, Айгуль хорошая жена, замечательная мать двух славных детишек. Только обида у неё на мать сильная. Не может ей простить своего неустроенного детства.

Тётя Сара тяжело встаёт, опираясь руками о стол, и идёт с чайником к плите.

— Не люблю холодный чай, — говорит она, зажигая газ.

А я молча жду продолжения рассказа. Тётя Сара разливает горячий чай по чашкам, пододвигает мне поближе печенье, вазу с конфетами, сухофрукты, блюдо со свежеиспеченными баурсаками.

— Жумагуль первый раз замуж ещё студенткой вышла, когда училась в институте. Забеременела, — продолжает рассказ тётя, — парень тоже студентом был. Как же его звали? — она сосредоточенно сдвигает брови к переносице. — Да, вспомнила — Талап!

Надо сказать, память у тёти Сары, несмотря на возраст, отменная. Сказывается её преподавательское прошлое: тётя долгое время работала в вузе.  Я, например, быстро имена забываю.

— Талап был родом с юга, из Тулкибаса, Шымкентской области. Это сейчас женись хоть на ком, будь жена хоть с юга, хоть с севера, хоть иностранка. А сорок-пятьдесят лет назад парни из Техаса — так мы шымкентцев называли — только девушку из местных должны были взять. Талап, видимо, любил нашу Жумагуль. Раз такое дело, решил жениться, родителям сказал. Те, как положено на юге, человек десять сели в поезд и поехали в Семей. Катипа, сестра моя маркум[2], постаралась их встретить получше. Да, видно, не понравилось новой родне. Катипа с мужем скромно жила, Жумагуль была старшей, а в семье ещё шесть детишек подрастало. Так что досталось молодой снохе по полной: в пять утра встать надо, корову подоить, на выпас вывести, завтрак всей семье сготовить, бельё постирать, воды принести, дом убрать, а вечером ещё свёкру ноги помыть. Енешка[3] не особо жалела Жумагуль, всё время подчёркивала, что она из нищей семьи, сына её совратила, что подлая, хитрая. Даже поколачивала Жумагуль иногда, — вспомнив это, тётя Сара даже негодующе притопнула ногой. — Слава Аллаху, Жумагуль родила здоровую девочку. Но мать Талапа не унималась, всё ворчала, что Жумагуль сына Талапу не родила. В конце концов молодые в Шымкент перебрались. Талап работу на стройке нашёл, им комнату в общежитии дали. Только Катипа переживала за дочь сильно, попросила меня съездить, посмотреть, как она живёт. Я тогда села в поезд из Алматы и утром была уже в Шымкенте. Как зашла в их комнату в общежитии, так и ужаснулась. Талап с Жумагуль спят на полу на матрасе, маленькая Айгуль рядом лежит в кроватке, сооружённой из картонной коробки. Позвонила Катипе и в тот же день отправила Жумагуль с ребёнком в Семей на поезде. Жумагуль через несколько месяцев к Талапу вернулась, дочь матери оставила. Так Айгуль до двенадцати лет у Катипы жила. А Жумагуль с Талапом развелись. Он пить сильно начал, да и родня его так и не успокоилась. Айгуль жила то с Жумагуль, то с бабушкой. Жумагуль всё пыталась и личную жизнь устроить, и работу приличную найти. Институт-то она всё же окончила. Вот Айгуль и обижается на неё, что рядом матери не было, пока она росла. 

Чаепитие закончилось, и тётя Сара убирает со стола. Я вскакиваю помочь ей, но она останавливает меня.

— Сиди, ты гость, я сама всё уберу.

— Тётя Сара, вы сказали — Жумагуль удачно замуж вышла.

— Похоже на то. Она мне подробности не рассказывала. Живёт с каким-то мужчиной, Ренатом. У него дом в Щучинске, рядом с лесом. Хозяйство есть, помощники приходят. Я хотела съездить, но она всякие причины придумывает, — тётя Сара молча продолжает мыть посуду. — Видимо не хочет никого пускать в своё счастье. Я надеюсь, что у неё всё хорошо будет. Ну что, пошли погуляем немного? — вытирая мокрые руки, добавляет она.