Тело, проходящее насквозь: о книге Владимира Коркунова «Тростник на другой стороне Земли»

Владимир Коркунов, «Тростник на другой стороне Земли». — Алматы: Дактиль, 2023

 

Поэзия часто сталкивается с необходимостью говорить о страдании, объяснять его существование в своей модели мира. Для нас сегодняшних эта необходимость обострена и затруднена тем, что мы не только наблюдатели, но и участники разрушительных событий последнего времени. Мы не можем создать ни гармонию, ни дистанцию между собой и реальностью, а можем только проживать почти постоянную беспомощность, которая по силе сравнима с физической болью.

Может быть, поэтому новая книга стихов Владимира Коркунова так сосредоточена на телесности как универсальном мирообразующем принципе. Здесь снята антитеза «живое — вещественное», поэтому каждый элемент реальности взаимодействует с другими, превращаясь в них и превращая их в себя:

 

две вороны —

на карнизе воспалённых глаз

выклёвывают роговицы вертикальных луж

стоит вглядеться в них проступают

контуры дерева

 

Поскольку структура человеческого тела и Вселенной повторяют друг друга, боль получает особенно важную функцию — это импульс к пробуждению сложных связей, особое качество слуха, физиологическое выражение эмпатии. В стихотворении «Тростник на изнанке земли» обозначены координаты мира-тела, ключевые для понимания всей книги:

 

камыш — иголка на теле земли — говорила ты

Бог вставляет её туда где болит

не отдёргивай руку говори с Ним сквозь чёрные травы

обними как отца и мать | тебе станет легче на 10 детских лет

отсчитывай годы назад — когда Бог вложил в твой рот первый крик

и небо материнских глаз отразилось в зрачках

точечка в центре — это камыш

морщины в глазах — самые первые морщины

  

Камыш — болевая точка и проводник Божественной энергии, и далее в тексте развивается тема боли как некоего озарения, обострения слуха. «Слушай слушай слушай» пробивается сквозь крышку гроба, тростник прорастает землю насквозь — земля и тело предстают одним организмом.

Проницаемость мира-тела делает его уязвимым, но и даёт ему способность слышать и проницать всё, что происходит в любой его части. Сквозь него проходит свет, сообщение в мессенджере, другой человек; его клетки находят себе подобные в явлениях природы и в предметах, сотворённых человеком:

 

но | мальку не прокричать воду

кожаные водоросли вдавливают в дно кресла

мальчик не смог удержать сознание —

он теперь губка | он теперь капля | красное тельце боли

 

идёт со дна озера —

по блестящей ниточке розовых жемчужин

пока дерево не впитает кровь

и можно будет ступить на белый халат берега 

 

Тема слуха как связи с миром конкретизируется в стихотворении о «кирюше», где мальчик Кирилл лишён способности слышать в привычном смысле этого слова, но способен подключаться к реальности через видимые образы, ощущая их звучание внутренним слухом, интуитивно:

 

он слышал его во сне —

трогал вьюгу

пел в ритме наста

 

мама зачем ты шевелишь губами —

и почему воздух бьётся во мне

мама отвернись —

мне больно

перестань смачивать щёки глазами

пожалуйста перестань

 

Очаги боли этого телесного мира — смерть, одиночество, насилие. Речь здесь и о физической гибели, и об уничтожении личности патриархальной культурой, и о нарушении неприкосновенности. Разрушение тела равносильно уничтожению мира, убийству его души:

 

маленькое пластмассовое сердце

бьётся в ритме опадающих листьев

 

кукла играет в девочку

на обочине дороги внутри жизни

 

<…>

 

…сшитая из колготок девочка собирает листья

снятые ветром платья

пытается одеть озябшую ветку

 

гладит по мёртвой ткани

вырубленного парка          

 

И там, где замученный человеком человек больше не может говорить, за него это делает тело, становясь и языком, и речью:

 

у него закрыты глаза — он не хочет с тобой разговаривать

говорите его звали артёмом но как его теперь опознать

говорите вам сказали гематомы

говорите вам сказали синяки

говорите вам сказали кровоподтёки

вы слишком много говорите | посмотрите на других скорбящих они молчат

 

Жизненная энергия телесного космоса так сильна, что любовь и сострадание прорастают через деструктивность человеческого начала. Мир-тело осознаёт в себе Божественный замысел и желает сохранить, спасти всё сущее:

 

твоими губами засажена вся планета —

и значит ты целуешь всех пчёл лишённых улья

ты видела как горевал пасечник у разорённого города

разломанные многоквартирные соты — пчёлы-беженцы

тщетно ищут новый дом на соседнем поле

и находят приют на твоих чрезвычайно жёлтых губах

 

дождь стирает паутинки на теле цветка до блеска

солнце высушит окна глаз

он прорастёт по всему миру миниатюрной новой жизнью

богом засажена вся планета солнце идёт дождём

огибая землю

 

и значит, цветок напьётся —

улыбаясь всеми лепестками говоришь ты

 

Телесность как стремление к сохранению воплощается и в языке: он тоже ищет, «где болит», и утишает боль:

 

я говорю что хочу уйти

что пришёл только поговорить

постой — говорит — дай сделаю хоть массаж

ложусь на живот она гладит мою обнажённую спину

я почти не чувствую её рук

она невесома         маленький ангел 40-ка с чем-то лет

щиплет воробьиными клювами пальцев позвонки и лопатки

и что-то шепчет себе

 

бу тебя есть лети

лети прыг прыг

бубубу

 

В этом тексте язык видоизменяется, заимствуя черты говорящей — осязаемость, невесомость; становится «птичьим», магическим, чтобы проговорить самое болезненное «лёгкими» словами, избавить от тяжести тело и сознание. В книге есть несколько «шаманских» текстов, но если шаман обычно заговаривает природу, чтобы умилостивить её, то здесь магия устремлена к трансформации человека, его слиянию со стихией, и стихия становится его языком.

 

и тогда она обращается из человека в птицу

из птицы в зверя

выгрызая узелки на нитях воды

 

дождь танцует с ребёнком

танго капельниц

входя в кровь белой живой водой

 

струпья воспоминаний внутри тела

оседают пеплом в водоёме груди

 

Телесный мир, «растущий» в поэтической книге Владимира Коркунова, и язык этого мира предполагают высокую степень свободы своих частей, с одной стороны, и их взаимную отзывчивость — с другой. Это вселенная освобождённых предметов-душ, плодотворно взаимодействующих и тяготеющих только к сохранению и обновлению жизни ради неё самой. Возможно, именно такой жизнь была в «первую ночь» человечества.