Лето

***

 

Тело — словно спелый, насыщенный плод,

Полный соков, крови и сладости.

Внутри него сердце-косточка;

Тугая кожица

Обтягивает его, словно бурдюк

С сокровенной влагой.

 

Иногда я чувствую себя треснувшей сливой,

Чей сладкий тёмный сок бежит по веткам и длинным шершавым листьям.

Мягкая слива не выдержала в неге этого лета,

Она потекла.

Думаю, мне не хватает отношения к своему телу, как к ягоде,

К знойному плоду южных садов,

А не краткой летней северной смородине,

Которую забываешь, как яркий сон

Среди череды чёрно-белых зимних.

Южные плоды — словно южные женщины,

От их бёдер, животов, округлых плеч, груди

Так и веет изматывающим летним зноем,

В котором распадается тело,

Словно в выдохе сна.

Тело, неспособное вместить в себя такое количество истомы и ожидания,

Сладости и вкуса жизни,

Словно у южных розовых помидоров

Или у бархатных побледневших персиков.

 

Отныне каждая часть тела будет наслаждаться теплом и счастьем по отдельности.

Поэтому в жару на песке и лежат, раскинув руки и ноги.

Каждая часть тела оживает и наливается быстро теплеющей кровью.

Моё тело нагрелось под лучами солнца,

Забронзовело, приобрело какой-то животный запах.

Песок, который сыплю себе на живот тонкой струйкой,

Выглядит светлым на фоне кожи.

Истома, жара и нега —

Вот чего мне не хватало в наших зимних интеллигентских буднях.

Что ни говорите, телесность просыпается летом —

Появляются почки, прогревается почва,

Постепенно прогревается и моё тело

И освобождается от удушающего кокона шуб и пуховиков,

Тянет руки к солнцу во время зарядки в зелёном саду.

Истома, жар и нега

Всему телу

Всего тела.

 

 

***

 

Тело ворочается на кровати, словно большая рыба,

Запутавшаяся в вязких сетях одеяла.

Неповоротливое, грузное,

Хочет упасть в сон, как свинцовый шарик на дно колодца,

Гулко подпрыгнуть и остаться там, в зелёных илистых водах,

До утра.

Стены колодца в белых барельефах от отмерших водорослей

И в богатом бархате мха, который так приятно отрывать с бетонных поверхностей,

В жучках, образующих узоры и ползущих наверх, подальше от прибывающей весной воды.

Колодец — это воронка сна,

По которой поднимается спящий дух,

Чтобы, достигнув верха, резко проснуться

От слепящего яркого неба и резкого порыва живого, не затхлого воздуха.

Утро — сияние и радикальная свежесть.

 

 

***

 

Волна человеческого тела

Колеблясь между вдохами, легла

На сине-чёрный плед постели.

Теперь оно — на небе Млечный Путь;

Раскинув благодарственные руки,

Как египтянин напитал ладони солнцем.

 

Бледна, как стены монастырские, отныне

На синем море кожа человека.

Поймай его хребет, хотевший убежать,

Сползти с постели и убраться в ночь,

Поймай его хребет за шкирку парой пальцев.

 

Ты спишь, а части тела мыслят по себе

И яростно желают автономий.

Чтоб во вздохе сна распалось тело тихо

И восвояси потекли б все кто куда:

 

Нога — направо, чтоб, качаясь на суку,

Привязанная шёлковым шнурком,

Отпугивать ворон от птичьих гнёзд;

Рука — в жилище братьев-муравьёв,

Чтоб в наказание за вечное желание

Всё заграбастать, быть кормёжкой им.

А очи, так и быть, пускай глядят

Из лепестков цветов, моргая нам лукаво.

Не рви растенья, право же, не рви!

 

 

***

 

Ягоды моего созревания,

Словно гроздья рябины,

Накормили мою душу,

Словно стаю скворцов.

Тугой гладкий бутон моего тела

Начал наливаться,

На месте разворачивающихся лепестков

Появились трещинки времени.

В сени деревьев

Я сижу, словно в чаду.

Гормоны созревания дурманят мне голову.

 

Я чувствую себя фавном на послеполуденном отдыхе,

Не могу наесться этими ягодами,

Пригоршнями запихивая их в рот,

Перепачканный текущим из уголков оранжевым соком;

Ловлю капельки языком.

 

Одурманенный жаром моего тела под палящими лучами,

Оказываюсь на небольшом гладком поле,

Поросшем седыми волосами,

У внезапного оврага.

Вижу, как посреди поля наливается стоящий стебель цветущего коровяка —

Похожее на пирамиду растение

С длинными, тяжёлыми кистями выпуклых бутонов

И трогательными пастушьими цветочками.

 

Под своими бегущими дрожащими пальцами

Я чувствую его плотный стебель.

Надавливаю раз, ещё раз,

На третий раз могучий ствол поддаётся, ломается,

Из него брызжет едкий зелёный сок,

Царь поля резко падает роскошной головой вниз.

 

Я достигаю освобождения.

Начинается ливень,

Дождь бежит по моему лицу и плечам,

Сбегает на стопы,

Попирающие

Свидетельство моего преступления.

 

Властелин поля теперь я.

 

Мои руки перепачканы едким травяным соком

Сломанного побега.

Его ствол разделился на волокна,

Открылся, словно бутон, показав сердцевинку,

Из который хлынул млечный сок,

Составлявшийся его яд,

Оружие ожесточённого растения.

 

Я расчленил его, словно зверя,

Повинуясь еле осознаваемому голосу страсти.

Невыносимо было видеть его гордую царственную верхушку

Посередине поля

Над другими растениями.

 

Мои руки теперь перепачканы соком,

Я вытираю его о штаны,

Чувствуя какое-то облегчение.

Сегодня на прогулке я осознал, что стал мужчиной,

Познал страсть красных ягод

Гормонального взросления,

Одурманенный ими,

Поборол соперника.

 

Я вытираю мокрую руку о бедро,

Смотрю, как зелёный сок,

Словно кровь врага,

Медленно стекает по моим штанам вниз, к стопе,

Словно вода по стеклу.

Чувствую небывалое расслабление.

Теперь можно возвращаться домой.

 

Моё наслаждение —

Сок, брызнувший из открывшегося стебля.

 

Как связаны страсть и насилие?

Куда слить накалившуюся летом агрессию?

 

 

***

 

Цветы зрелой сексуальности

Медленно разворачивают лепестки

В темноте сада,

Показывают тёмные усики, выглядывающие

Из глубины, дрожащие,

Словно кончик нетерпеливого языка.

Им некуда спешить — они наслаждаются.

Тело созрело и зарумянилось,

Словно плоды боярышника,

Которые становятся сладкими, только испытав первые морозы.

Губам цветка некуда спешить,

Он растягивает удовольствие,

Медленно вдыхает, целует воздух.

Тело отяжелело,

Стало драгоценным

Душистым осенним яблоком.

Вечерний сад напоминает вышивку

На тёмно-зелёном шёлке.

Губы цветка жадно раскрываются,

Смоченные каплями дождя.

Пальцы сжимают стебельки травы, ломая их,

Дрожа от гула земли.

Ливень лизнул тропинку,

Ласково, словно приветственный язык собаки,

Желающей поиграть,

Прибил плотную пыль к земле.

Капли катятся вглубь цветка,

Зёва яркой тигровой лилии,

Словно в корзиночку с ягодами.

Медленная тёмная капля — чёрная черешня,

Ползущая по моей руке.

Лилия содрогается, неожиданно захлебнувшись

Наполнившей её до краёв водой.

 

 

Поэма Лета

 

Чемодан передвинули севернее:

Ещё севернее, за штору.

В воздухе сменялись то беда,

То воркота неусыпающей горлицы.

Я пишу о том, чего боюсь,

Вечер-полдник скручивает вены

Зелёными жгутами персиковых листьев.

 

Несорванных грибов пятнистый разноцветный рой

Мучает голову, как неразгаданных загадок мой

Паук. Запутанная в снах, я сплю и вижу:

Забытые грибы, как девы старые,

Ненужные, пустые, сидят на целлюлитных ножках.

Слишком добросовестно вы прятались, грибы, под вычурными листьями.

Да, браки между человеком и грибами

Бывают, этого не избежать, идя с корзинкой в лес.

Лежу, раскинув крылья, на кровати,

И светятся грибы в моей душе,

И рвут её нещадно, и рвут, и рвутся в лес,

И мстят отважно мне за мой гарем в тарелке.

 

А июльский полдень был тогда расшит,

Как ширма у китайцев, голосами птиц,

В их золотые горлышки вливалось солнце и,

Подняв зобок, они пили-пели, пели-пили,

Тянули страстно солнца-яблока компот.

 

Как хохотала река

Над этим глупым мальчишкой,

Как будто её щекотали.

В шампанистой пене юлит мелюзга,

Один пал в детской битве, хлебнув белой воды.

Поднял взор он гневливый тогда на неё,

Стал камнями в реку кидаться.

Прутики, сучья дождём

В её синюю кожу пускал.

А река хохотала, как во время щекотки:

У меня нет тела, дорогой,

Для меня нет боли, золотой,

Что ты мне можешь сделать?

 

И нагая река по постелям для стен уплывала,

И нагая река, хвостом шевеля, уплывала.

 

А ветер пел, смеялся и шумел,

Толкал меня незримыми руками,

И лето блеяло зелёными лугами,

Усыпанными точками овец.

Как из пакета, вывалили мусор

С кривого неба на тугую землю,

И поползли скоты, и побежали гады,

И разлетелись синепёрстые по странам.

Мой клочок земли, любимой сорняками,

Лежит, как тучная овца у водопоя,

Серпом срезаю шерсть, и белые цветы,

И кружево яснотки, и клевера смешки.

Всё в кучу Перегноя. Торжествуют

Облака. Небесные птенцы,

Ваш пух, как молоко,

И бел, и пахнет белым,

Взираем лета ослепительный размах.

 

 

Лесорубы

 

Кольцом из чёрных рук деревьев

Огородило небо нас.

«Теперь не вырветесь». Идите,

Калечьте сучья и стволы.

 

Как улитки, свернулись на прелой листве,

Мрамором ракушек брезгуя.

«Сеть листьев берёзовых тревожит меня,

От ветра становится ближе.

Душительница, золотистый капкан

Навис над моей головой».

 

Напали на рыжем сосновом подлеске, 

А попались во тьме городов.

«Душительница, золочёный капкан

Уже над моей головой» …

 

 

***

 

Достань мою душу из дупла,

Где она притаилась.

Возьми на руки, словно младенца,

 

Вынь из журчащего пения птицы,

Шелестящей листвы трёх осин,

Голосов женских лесных духов

 

Когда-то ты был дятлом, клюющим моё сердце.

Я шуршала листьями, пытаясь обнять ветвями,

Хотя уже до пояса была покрыта корой.

 

Маленькая беспечная птичка,

Этот пейзаж создан для тебя,

Словно материнская утроба для ребёнка.

 

Чувство, бескрайнее, словно лес

С высоты полёта.

Новая любовь проросла, словно ветка,

На глазах побежала, цепляясь за неровности.

 

 

***

 

Угости Иуду

Отравой из сливовых ягод,

Горелым печеньем с солью,

Осколком острой осоки.

Заверни осину волчком, разогни её и отпусти.

Окуни лицо в поле, поводи.

Как неисправный мотор брызжет,

Так варенье из сливовых ягод,

Как облако, вышло из тела,

И потекло по осине…

 

 

«Весна» 

 

Это утро зевотно и голодно;

Где таится в слове «весна»

То тягучее, гибкое, слабое,

Что мы видим в тумане над лесом;

Над деревьями в парке;

Над сквером;

Между родинок шеек берёз.

 

Тот сиреневый пар вновь плывёт,

На душе полегчало у неба

Между буквами эс и эн мне

Что-то хочется взять на зубок.

 

 

Йоринда

 

Моё детство было украдено,

Словно корзина с летними цветами и яблоками,

Стоящая на столе.

Однажды кто-то унёс её в чащу солнечного елового леса,

И деревья сомкнулись за ним.

Но я испугалась идти вслед,

И мне осталось,

Сидя в буйстве ягодных кустов,

Рассматривать узоры на древесине

В томительном ожидании других детей,

Которые почти никогда не приходили.

 

Всю жизнь я чувствую невидимую стеклянную стену,

Разделяющую меня с другими.

Я словно птенец, изредка пересиливающий свою скорлупу,

Вылетающий из неё на вечерок, на месяц, на долгие годы.

Я знаю, что внутри меня есть клетка,

Из самой манящей ситуации она всегда зовёт меня домой, к себе.

Нежным голосом окликает:

«Возвращайся,

Полетала и хватит,

Поешь,

Дай отдых крылышкам.

 

Мы много старались, и теперь у нас здесь хорошо, уютно и безопасно,

Гнездо украшено клевером и летними злаками,

Мятликом, овсяницей, полевицей,

Нежной тимофеевкой».

 

Это тихая песенка,

Исполняемая смутно знакомым голосом.

«Милая моя птичка, —

Говорит внутренняя пещера, —

Я покормлю тебя с ладони

Золотыми гранатовыми зёрнышками.

Оставайся тут,

В моём зелёном чертоге.

Я Деметра, поменявшаяся ролью с Аидом.

Я прочитала много книг, прожила сотню жизней в одной своей и знаю, чем это может закончиться.

Я тащу свой опыт словно нечеловечески тяжёлый мешок,

От которого подкашиваются ноги,

Словно Сизиф.

Несчастные судьбы людей впадают в моё сознание, словно ручейки в полноводную реку,

Затопляя её тревогой, выходящей из берегов.

Так, что когда беременна была, ощущала такое единение, что говорила — не вылезай.

 

Я с рождения кормлю тебя гранатовыми зёрнышками, дорогая,

Чтобы четвёрка подземных коней не была тебе так страшна,

Чтобы мы всегда жили на солнечной стороне земли и года

И были счастливы.

Мы едим, читаем, смеёмся, танцуем,

Мы счастливы.

 

Ты клюёшь ягодные косточки с моей линии любви,

Чтобы тебе никогда не пришлось узнать леденящей подземной руки, хватающей за сердце.

Ты большая красивая птица

В поистине удобной и просторной клетке,

Ты самая изящная роза в самой светлой теплице,

Я охраняю тебя ладонями от всех сквозняков».

 

Моя внутренняя жизнь проходит в строжайшем секрете,

Чтобы не быть никем уязвлённой.

Ростки счастья с грядки своего сердца

Я показываю одной себе.

Я насвистываю эту песенку себе

С вершины родительской ёлки.

 

Мы росли вместе с тобой

На одной ветке,

Мой брат и дрозд,

В крапинку крылышки.

Ты раньше научился летать,

И в один день резко покинул наше гнездо.

И теперь изредка возвращаешься,

Садишься на соседнюю ветку, немного повыше, и клекочешь о своих новостях.

 

Притихнув, мы слушаем.

Две большие пёстрые, сплетённые шеями, сонные птицы,

Словно кукушки.

 

Иногда я чувствую себя заложницей,

Которую ты оставил, чтобы беспрепятственно улететь.

Летать одному или с подругой в ярком голубом небе.

Иногда мы видим вас там, в облаках.

Вить гнёзда из красноватых берёзовых прутиков и клочьев собачьей шерсти, оставленной на репьях

Вдоль просёлочной дороги.

 

В своих снах и мечтах

Я тоже всегда лечу к солнцу.

Выше самых высоких тёплых елей,

Оставляя их далеко внизу,

Словно обрамление для ослепительно-летнего озера.

Выше всех птиц,

Их мельтешащей стаи.

Я одна лечу к солнцу

Над закатным полем,

Навстречу лёгкому ветерку.

Я всегда лечу к солнцу

Я лечу к солнцу

Я лечу к солнцу

Я лечу к солнцу